Николай Бирюков

Соборность как религиозный и политический идеал

(Тезисы)

1.

Введённое в философский дискурс А. Хомяковым в середине XIX в., подхваченное и развитое мыслителями религиозно-философского ренессанса, понятие соборность, наряду с семантически тесно связанным с ним всеединством, стало одним из ключевых понятий – своеобразной “визитной карточкой” русской философской культуры, каковой та предстала в сочинениях философов-эмигрантов 20-х – 40-х годов XX в.: Н. А. Бердяева, С. Н. Булгакова, Н. О. Лосского, С. Л. Франка и др. В этой философеме нашли проявление глубинные социоонтологические установки и утопические упования русского политического сознания.

2.

Для А. Хомякова соборность, как отличительная характеристика православия, была своеобразной “золотой серединой” или, лучше сказать, диалектическим синтезом единства, сохранённого католической церковью за счёт свободы, и свободы, обретённой многочисленными протестантскими церквами ценой утраты единства. Соборность – это свобода в единстве и единство в свободе – единство, которое зиждется не на силовом преодолении естественных (стихийных) центробежных стремлений, а на благодатной всеобщей любви. В этом смысле соборность есть благодатное, а не мирское свойство.

3.

Со временем термин соборность (в известной мере – вопреки хомяковским интенциям и предостережениям) стал употребляться не только в специально экклесиологическом, но и в расширительном смысле и применяться к мирским сообществам (сохранив, впрочем, религиозные коннотации и мистический привкус).

4.

В применении к политической жизни соборность означает, прежде всего, требование принимать решения и действовать “всем миром”, “сообща”. Базисный миф соборной политической культуры есть идея спонтанного консенсуса как естественного проявления фундаментального единства социума. Рассматриваемое как изначальное онтологическое единство, сообщество выступает (по крайней мере – нормативно) в качестве единственного законного субъекта политической деятельности. Автономные действия любых партикулярных субъектов внутри сообщества суть, с этой точки зрения, покушение на целостность социума, отпадение от соборного единства.

5.

Поскольку в этой модели гипертрофированного холизма ни одна частная структура не может обладать устойчивым самостоятельным статусом, соборная власть неотличима от сообщества и, в силу этого, не может быть ограничена. (В истории отечественной политической мысли можно найти различные варианты обоснования абсолютного характера власти: от греховности всякой политики и всякой власти вообще, из которых славянофилы выводили необходимость самодержавия как средства свести к минимуму число лиц, причастных к этому дурному, но, к сожалению, необходимому занятию, до ленинской доктрины “революционного авангарда”, вооружённого единственно верным учением об общественном развитии и обладающего в силу этого монопольным правом на власть).

6.

В современном политическом дискурсе слово соборность употребляется ещё в одном (специфическом, но сопряжённом с первым) значении, которое восходит к названию представительных институтов Московской Руси XVI-XVII вв. – Земских соборов¹. Понимаемая в этом смысле, соборность есть особый идеальный тип политического представительства, отличный от западной парламентской модели.

7.

Представительные институты соборного сообщества строятся по той же модели тотального холизма, которая составляет социоонтологическую подкладку соборной политической культуры. Для соборного общественного сознания все функции представительства сводятся, по сути дела, к одной: представительный институт выступает как “заместитель” общества “в целом” (единственного субъекта политического действия в теории) в его отношениях с “властью” (единственным субъектом политического действия на деле). Такой орган, естественно, должен быть слепком “представляемого” им общества – не того общества, что существует в действительности, а того, каким оно видится в идеале. Другими словами, собор функционирует как нерасчленённая целостность, внутри которой разделения неуместны. Разумеется, члены собора принадлежат к каким-то классам, сословиям, слоям или территориальным группам, но собор ни в коем случае не считается подходящей ареной для выражения и отстаивания их партикулярных (в идеале – несуществующих и уж, во всяком случае, предосудительных) интересов и позиций; поэтому внутри него, в отличие от парламента, не должно быть “фракций” или “партий”. В своем качестве представителя “всей земли”, собор ещё может быть ареной дебатов (правильнее было бы сказать – выступлений), но переговоры (“торг”) или голосования там неуместны – только “единодушное волеизъявление”.

8.

Другой характерной особенностью представительного органа соборного типа, отличающей его от парламента, является “антипроцедурность”: требования придерживаться “правил игры” неизменно отвергаются из соображений политической целесообразности. Сознание, исповедующее принцип коренного единства правителей и управляемых, естественно, не видит никакого смысла в том, чтобы ограничивать первых какими-то “правилами”. Более того, любое ограничение рассматривается как покушение на “святая святых” – эффективность (т.е. raison d’être) власти.

9.

Строго говоря, тезис о фундаментальном единстве общества и власти делает существование представительных институтов вообще необязательным. В обычных условиях власть (единственный легитимный орган принятия решений и единственный реальный субъект политического действия) прекрасно обходится без них, а если они и создаются, то функционируют исключительно в “режиме демонстрации”. И лишь в условиях кризиса легитимности представительным институтам находится применение, но и в этом случае их роль сводится к тому, чтобы утвердить легитимность новой (или подтвердить легитимность старой) власти. (Недаром в российской истории все примеры властного, т.е. ответственного, функционирования представительных органов приходятся на периоды смут и революций. Стоит ли после этого удивляться тому, что сама идея представительной власти невольно ассоциируется в массовом сознании чуть ли не с национальной катастрофой?)

¹ От того же корня произведены современные названия словенского и хорватского парламентов.